Однажды меня вызвали в штаб русских партизан, где были большие антисемиты. Они отобрали у меня фальшивые документы и сказали, что я больше не могу жить в деревне и должен вернуться в Кореличи, где есть евреи. Они сказали мне, что я должен сделать оружие и организовать группу евреев, которые будут готовы идти в леса к партизанам.
Я вернулся в Кореличи, в дом председателя юденрата Шимона Заливанского. Он был очень хорошим человеком. Он хотел зарегистрировать меня, но Липкан (Липкин), секретарь, ни в коем случае не хотел меня регистрировать. Я рассказал председателю, с какой целью возвращаюсь в Кореличи и что в случае резни смогу быть очень полезным благодаря партизанам. Председатель подарил регистратору администрации золотые часы, и меня наконец зарегистрировали и выдали документ. Меня устроили на работу портным к Велвелю (Вольфу) Козаку. Конечно, я поддерживал связь с партизанами. Они приходили ко мне, и я передавал им информацию.
Мы организовали небольшую группу в Кореличах, хотели уйти и присоединиться к партизанам. Мы делали все возможное, чтобы изготовить оружие. Выбраться из гетто было несложно, но мы учитывали тот факт, что, если сбежим из гетто, немцы убьют всех евреев, потому что немцы применяли к евреям закон о коллективной ответственности. Если бы один еврей сбежал, все были бы наказаны. Вот те, кто входил в эту группу, помимо меня: Моше Шилинг, Довид Лифшиц, Бенци Гулькович, Ичи Хилерт, Хелена Калита, женщина, и еще один Довид Лифшиц, который был свободен. К нему приходили партизаны, и мы, таким образом, общались с ними.
В Кореличах было только два немца: комендант и еще один немец. Полиция, однако, доставляла евреям много хлопот. В городе жил еврей из Лодзи, беженец, по фамилии Либхабер. Он очень хорошо говорил по-немецки. Он служил переводчиком у коменданта и имел на него большое влияние. Немецкий комендант не позволял кореличской полиции (состоявшей исключительно из местных не евреев) вести себя развязно. Полицаи понимали, что еврейский переводчик доносит на них командиру. Однажды ночью в ноябре 1941 года полицай разбудил его и сказал, что его вызывает командир. Когда Либхабер оделся и пошел к коменданту, полицай застрелил его по дороге. Полицая звали Бричковский.
Молодой парень Юзик работал у сапожника Авромеля Балитницкого. Юзик был полицаем. Однажды он пришел и арестовал дочь сапожника, которую привел в полицейский участок, где ее пытали и издевались над ней. Позже ее застрелили в Новогрудке.
Кореличи. Рыночная площадь, 1918 г
В Кореличах жил мельник Альтер Серебреник, который скрывался в деревне в доме одного христианина. Полиция провела обыск и нашла его. Они привязали его веревкой к спине лошади и погнали ее через всё местечко, волоча Альтера по земле. Это было в декабре 1941 года. Затем его отвезли к реке, прорубили во льду прорубь и столкнули в воду, привязав к веревке. Несколько раз его погружали в ледяную воду. Потом его снова тащили по улицам, залитого кровью. Его бросили в конюшню с лошадьми, где он пролежал без сознания всю ночь, пока почти не замерз. Утром пришли гестаповцы и остались довольны тем, как полиция расправилась с Альтером Серебреником.
В городе жил двадцатилетний Мордехай Душкин. Он был здоровым и крепким, сын мясника. Всякий раз, когда христиане грабили имущество евреев, он выступал против них, и они боялись его. Теперь они воспользовались возможностью отомстить, вывели его за город вместе с Альтером Серебреником и застрелили обоих. Альтер был уже в любом случае замороженным куском дерева. Полицейские взяли мальчика Йосефа Халиба, велели ему выкопать яму и приказали бросить в нее Альтера Серебреника и Мордехая Душкина и засыпать их землей. Мальчик отказался. Полицай ударил его по голове. Тогда мальчик ударил полицая лопатой по голове и крикнул: «Твой конец будет таким же, как и наш!». После этого полицай застрелил его.
Немцы заставляли нас выполнять самую тяжелую работу. Они приказали нам за полчаса загрузить большой грузовик сеном, а если не выполним, пригрозили расстрелять. Мы загрузили грузовик, затем нам приказали самим тянуть его, но мы никак не могли сдвинуть грузовик с места. Тогда немцы с христианами стали бить нас палками и толкать, но мы все равно не могли сдвинуть грузовик с места. И так они мучили и били нас все время.
В начале декабря 1941 года они уже начали превращать окрестные местечки в «Jüdenrein», очищенные от всех евреев. В Турце, например, половину евреев местечка отвели на кладбище, приказали им самим вырыть себе могилы и расстреляли. Одной женщине удалось бежать оттуда. Она пришла и рассказала нам о случившемся.
В конце 1941 года немцы уехали с полицией на несколько дней. Никто не знал, куда они уехали. Позже мы узнали, что в Новогрудке было убито очень много евреев. У многих евреев в Кореличах были там родственники и знакомые. Мы хотели узнать, что произошло в Новогрудке, поэтому заплатили одному христианину и попросили его съездить туда и узнать правду о ситуации, потому что евреям не разрешалось переезжать из одного города в другой. Он вернулся и принес письмо от еврея, в котором тот написал правду о том, что произошло в Новогрудке. Мы узнали, что евреев выгнали из домов на улицу. Проводился отбор. Тех, у кого была профессия, отвели в здание бывшего польского суда, а остальных расстреляли за городом. Во время отбора разыгрывались душераздирающие сцены. Детей разлучали с родителями, мужей — с женами: одного — на жизнь, другого — на смерть.
В феврале 1942 года немцы приказали евреям создать гетто. Им пришлось покинуть центральные улицы и поселиться в нескольких домах. В каждом доме теснилось много семей, и каждый мог взять с собой только то, что мог унести. В каждом доме жило до 50 человек. Они спали на кроватях с тремя ярусами, один человек над другим с проходом в 40 см. Они жили в стесненных условиях и впроголодь. Дети спрашивали, почему дети христиан могут свободно гулять, а они сидят взаперти. Дети ходили по гетто и дразнили еврейских детей. Они говорили, что евреев все равно расстреляют. Поначалу люди плакали, но постепенно свыклись со своими бедами.
Для всех ремесленников за пределами гетто были организованы мастерские. Христиане приносили купон из администрации, и ремесленники должны были делать все без денег. Однако некоторые христиане, прежде чем приступить к работе, давали кусок хлеба, картошку или что-то еще. Мы терпели большие бедствия. Нас заставляли выходить на сильный холод, чтобы вытаскивать застрявшие на дорогах машины. При этом нас били палками. Когда мы уже вытаскивали машины, полицейские приказывали нам набрать в шапки воды и вымыть шины. Затем мы должны были вылизать шины языками, а потом — их ботинки. На обратном пути в гетто немцы приказывали нам раздеться до рубашки и петь русские песни. Но мы вместо этого пели: «Когда же придет искупление?» и «Пусть Мессия уже придет!». Так мы вернулись и снова стали работать. Многие заболели. Я сам четыре недели пролежал в постели с воспалением легких.
Ликвидация Кореличского гетто
В мае 1942 года немцы вызвали членов юденрата и приказали им составить список рабочих, которых отправят на работу в Новогрудок, а также женщин и детей. Мы поняли, что нас отправляют не на работу, а на смерть. Люди упорно отказывались ехать. В то время мы уже были организованы. У нас было оружие, и мы готовились идти в партизаны. Однако каждое утро и каждый вечер они пересчитывали людей, и, если кого-то не хватало, всем грозила смерть. Поэтому мы отказались бежать к партизанам из страха, что из-за нас пострадают все евреи в гетто. В юденрате и в еврейской полиции были хорошие люди, и пока что они не составляли списки.
Прошло несколько недель, и немцы снова созвали еврейский совет и приказали им за три дня сделать Кореличи «Jüdenrein». А если евреи откажутся добровольно покинуть город, их всех расстреляют. Другого выхода не было. Мы собрали свои вещи и отправились в путь. В это же время христианам из деревень сообщили, что евреев из Кореличей собираются увезти в Новогрудок. Они, как саранча, поспешили в Кореличи и стали торговать с евреями. Они выменивали вещи. Христиане нагружали свои повозки еврейским имуществом и отправлялись домой.
Место сбора было на рынке. Каждому мужчине было приказано встать в ряд, вместе с женами и детьми, каждый рядом со своей семьей. Дети спрашивали, куда их ведут, и плакали. Многие христиане стояли там и смеялись. Они радовались несчастью евреев. У евреев было ощущение, что они навсегда расстаются со своим любимым местечком Кореличи. Ни у кого не было иллюзий, это был последний час Кореличской общины.
Пожилых и больных, которые лежали в постели и не могли пойти на рынок, расстреливали в их домах. Нам пришлось нести мертвых на кладбище и хоронить их. После того, как свежие жертвы были упокоены, пришел приказ покинуть Кореличи. На маленький городок опустилась тьма. Люди плакали, некоторые даже падали в обморок. Они прощались со своим городком, где родились и выросли, с маленьким городком, в котором прожили всю жизнь и который теперь покидали навсегда.
Когда масса людей начала двигаться, некоторые попытались вернуться, но полицейские оттеснили их назад и пригрозили расстрелом.
Так мы стали живыми свидетелями разрушения и конца славной, старой общины Кореличей. Это было в конце мая 1942 года.
Целый день в очень жаркую погоду мы шли 21 км до Новогрудка. Когда мы пришли туда, была уже ночь. Нас отвели в гетто в Пересеке. Было темно. Мы едва могли видеть друг друга. Шел ливень, и мы промокли до нитки.
Мы долго стояли так на улице. Потом нас отвели в конюшню.
Перевод с идиша Харви Шпитцера.
Перевод с английского Тамары Вершицкой.
Фото из открытых интернет-источников.
